1941 год

    22 июня, воскресенье, жаркий день. Утром мы узнали, что началась война.

Мама с папой были на работе в колхозе, дедушка – дома,  по хозяйству справлялся, а я с братьями пошла в гости к тете (папиной сестре). Тётина деревня была от нас в 2х километрах. Вечером вернулись домой. Была хорошая мирная жизнь. Огород уже был посажен, коровы паслись в лесу с пастухом. В августе к нам прилетел первый вражеский самолет, его обстреляли из зениток с военного городка, он горящим улетел дальше нашей деревни. Больше к нам самолеты не прилетали.

   Военный городок находился в деревне Сельцы (теперь называется Воейково). Вечером небо освещалось прожекторами. До войны мы ходили в военный городок смотреть кино, старшие девчата ходили на танцы. Из военного городка вечерами слышны были песни строевые и шаг солдатских сапог по асфальту. В сентябре месяце вдруг все умолкло: уехали солдаты, опустела гора, где стояли зенитки. Началась бомбёжка Ленинграда. Вечером, когда уже темно, можно было насчитать до 18 пожаров от Шлиссельбурга до Ленинграда. Со стороны Шлиссельбурга к нам прибежали первые беженцы. Их разместили в военгородке, жили они недолго, ушли в Ленинград. Беженцы были очень голодные, истощенные. У нас они выпросили собаку, её съели. Это было большое удивление. Такого ещё не было.

   8 сентября пал Шлиссельбург. Враг окружил Ленинград. Первый налёт на город. В 23 часа 30 минут сброшены на город 48 бомб. Подожжены Бадаевские склады. Народные бедствия начались 11 сентября. Очередное снижение норм: рабочим  400 граммов,  служащим  300 граммов, иждивенцам  250 граммов.

    1 октября, 13 ноября, 20 ноября снижение было 5 раз. Последнее снижение: рабочим 250 граммов, остальным 125 граммов. 20 ноября по продуктовым карточкам не давали ничего.

    Начало блокады 8 сентября 1941 года. 17 июля появились первые эвакопункты ст. Всеволожская и др. 31 августа первые эвакуированные через Неву в р-не Шлиссельбурга (или Дубровку), эта переправа существовала недолго, из-за бомбежек. 6-7 сентября утонула баржа с людьми, разбит эшелон с детьми. Через Ладогу переправлялись на восточный берег кораблями, транспортом, баржами под обстрелами. 2 декабря 1941 года началась зимняя эвакуация до 15 мая через Борисову Гриву (эти данные взяты у меня из книги Котова «Детские дома блокадного Ленинграда»).

    После беженцев пришли солдаты. Откуда пришли – не знаю, но предполагаю, что из города. Они шли на прорыв кольца и знали, что оттуда живыми не возвращаются. Им надо было перебраться на левый берег Невы. Беженцы тоже долго не задерживались, ушли в город.

    Мы, деревенские жители, жили, в основном, со своего огорода, хлеб получали по карточкам, нормы хлеба снижали 5 раз: дошло до 250 граммов рабочим, а иждивенцам, служащим и детям 125 граммов. Наша семья из 7 человек получала на одни сутки 1 кг. Хлеба. Мама этот хлеб делила по порциям и выдавала по кусочку на завтрак и обед. Спать можно и полуголодным. Какой этот хлеб был сладкий и вкусный, хотя он был со всякими примесями: отруби, жмых, сосновая кора. Теперь нет таких сладких конфет, какой был тот хлеб! За хлебом надо было ходить в Колтуши 2 км от нас. Главным поставщиком хлеба была я. Очереди были очень большие: утром уйдешь, а вечером только домой. По одному не ходили, могли отобрать карточки, убить. Если вечером задерживались, то дедушка приходил встречать с фонарем. Утром, когда мы шли в магазин, впервые увидели, как на саночках везли покойников и сбрасывали в снег под обрыв у кладбища. За хлебом надо было ходить каждый день, потому что на 2 дня не давали. Один раз у меня украли хлеб: пока я прятала карточки, мой хлеб взяла женщина, которая стояла в очереди за мной, но у нее этот хлеб отобрали и вернули мне.

   В октябре месяце был издан приказ: сдать на мясокомбинат корову. Нам от нее досталась шкура, голова, ноги. Снова приказ: сдать излишки картошки, собрать теплые вещи для солдат. Пришла комиссия, измеряла наличие картошки – излишки сдать. Нам оставили 20 или 30 кг. Картошки на человека. Тут опять из города пришли солдаты на ночлег. Они нам дали на обмен лошадиную шкуру за сено.

    Солдаты жили у нас около недели. Они шли на прорыв кольца. В нашей семье жило 10 солдат. Кормили их плохо. Один солдат, сидя на печке, получив обед, говорит: «Ребята, а в супе потолок видать». В супе плавало несколько листочков капусты. И ни одной жиринки. На второе давали по 2 ложки чечевичной каши. Кто работал на оборонных работах, тоже кормили чечевиной. Солдатами были заняты школа, сараи, чердаки, сеновалы, где только можно было переночевать. Это было зимой.

    Кушать хотелось все время, но и экономить надо было до весны.

    Всегда всему приходит конец. Все, что было съедобное, уже кончалось, оставалось немного картошки и половина лошадиной шкуры. Остатки лошадиной шкуры были сварены и съедены холодцом. Папа работал во Всеволожске на строительстве «Дороги жизни». Раз в неделю приходил домой. Он уже начал опухать. Один раз он хотел нам привезти гостинец, купил на рынке кусочек холодца, а в нем оказался детский мизинец, отец холодец выбросил, так и не привез ничего.

                                                            1942 год

24 марта 1942 года «На основании решения Военного Совета Ленинградского фронта в связи с обстоятельствами военного времени принудительно семью Кезонен Андрея Ивановича 1902 г.р. эвакуировать».

  Дано было на сборы 24 часа. 26 марта мы уехали из дома. И вот наша семья из 7 человек отправилась в неизвестность, не ведая, что нас ждет впереди. Собрали самые необходимые вещи в мешки, остатки картошки, сушеную картошку, которую успели насушить за сутки. Мама несла младшего сына на руках, ему было 1 год и 4 месяца. Я и дедушка везли на санках Ваню и Сашу. Папа вез санки с вещами. Много ли увезешь на санках?

    Пешком надо было идти до Всеволожска ( не знаю, сколько км). Там остались ночевать. Рядом уже горели дома. Подали поезд, нас очень торопили с посадкой, погрузкой, так как началась бомбежка Всеволожска. По ж. дороге мы проехали до Борисовой Гривы. Тут нам дали по одной буханке хлеба на каждого человека. Ночевали в деревне Ваганово. Папа остался с вещами. Тут еще дедушка в толпе народа затерялся, еле нашли. Сколько людей умерло за ночь, объевшись хлебом! Снег был черным от покойников…

    Посадили нас в машину утром, а вечером были на другом берегу Ладоги. Переехали благополучно, но лед был уже во многих местах проломлен. Опасные места были огорожены досками вот так X. Регулировщиков было много на озере. Прибыв на тот берег Ладоги на станцию Кобона или Жихарева, снова погрузились в вагоны и поехали дальше. В дороге не бомбили. В дороге нас кормили 1 раз и по буханке хлеба. Большие трудности были с водой, дровами. Воду брали с паровоза, она пахла керосином. Редко удавалось достать хорошей воды. Топили снег.

     Тут опять отстал от поезда дедушка. Через 5 дней его нашли, через 2 дня он умер. Зашили в одеяло и отнесли на первую платформу, где уже были большие штабеля покойников.

      А мы едем дальше. И вот наконец утром просыпаемся: стоят наши 4 вагона и никакого начальства и охраны. По местному времени 2 часа, а по московскому 6 ч. Дали нам в бараке на 4 семьи комнатушку, спали на полу на сене, матрасов не было. Тут умер младший брат Витя (1 год 4 мес). Осталось нас 5 человек. Здесь мы жили недолго. Папа устроился в районном центре плотником, жизнь стала налаживаться: получили карточки, зарплату. Можно было купить муки, картошки. Очень плохо было без соли. Без сахара можно прожить, без соли очень трудно. Потом достали и соль. Уже начали радоваться жизни – опять беда. Папу взяли в армию в войска НКВД. От него не было письма, а от людей мы узнали, что он был в Челябинске и умер за станком вскоре по приезду. Я думаю, что папа умер из-за переживаний, так как оставил на чужбине малолетних детей и жену, плохо говорящих по-русски.

    В декабре арестовали маму, остались мы втроем. Зиму пережили. Наступила весна. Я устроилась на работу в Промкомбинат делать спички. Сашу удалось устроить в детсад. Получила карточки: себе рабочую, Ване и Саше детские. Ваня познакомился на пекарне со стариком, который развозил хлеб по магазинам. Старик очень полюбил Ваню, выносил ему корки хлеба, которые выпадают при выпечке. Это была большая  помощь. Лето перебились, наступила зима. Надо было что-то делать, боясь повторения прошедшей зимы. Надеяться не на что и не на кого. Вещи все выменяли, запасов никаких, кроме того еще и разутые. А где достать дрова?

  И тут в трудную минуту мне подсказали, что в 25 км. от Козульки (районный центр) есть детдом. Я решила братьев сдать туда (подкинула). Сама пошла в домработницы. У хозяйки было хорошо, но работы было много: доить корову, убрать у ней, проводить в стадо, убрать в доме, сварить обед для ее сына и мужа-инвалида, полоть грядки и поливать, в день приносить 8 ведер воды на коромысле, так как колодец был далеко. Хозяйка работала главным ветеринаром района, дома не была неделями.

   И вот соскучившись по братьям, не зная, как они, я поехала к ним. Подходя к д/дому, я увидела бегающих детей, веселых, в пионерских галстуках. У меня подкосились ноги, заплакала, села на пенек, подумала: «А вдруг я им сделаю хуже?» Подумала хорошенько, решила, что все равно пойду в д/дом: будь что будет. Нашла братьев на брюквенном поле – шла уборка урожая. Ко мне подошла воспитательница и уговорила меня остаться в д/дом. Я осталась. Пробыли мы там до 19 августа 1949 года с 1943 года.

     Может, этого воспоминания и не надо было писать. Но даты – 22 июня, начало войны, День Победы, прорыв блокады не дают спокойно жить. Юбилейные даты, военные парады и многое другое…. Вспоминая о них, разрывается сердце… Без слез не обойтись…Больше об этом написать некому.  Нас, блокадников,  в Вешкелице осталось трое: Сумкина Алевтина Сергеевна (1030 г.р) – сейчас живет в Петрозаводске;

          Ермолаева Ида Петровна (1940 г.р) и я, Логинова Хильда Андреевна (1928 г.р), старшая.